Схимонах Митрофан (Голощанов)

Схимонах Митрофан (Голощанов)

Началась жизнь схимонаха Митрофана, тогда еще Михаила Голощапова, в городе Ельце в первые десятилетия восемнадцатого века. Правда, по поводу написания мирской фамилии старца у его биографов нет согласия. Так, иеромонах Геронтий и следующий ему Евгений Поселянин, пишут «Голощанов». Но первый историк Ельца, сам ельчанин, Н. А. Ридингер и П. В. Никольский именуют его Голощаповым. Это написание общепринято и сегодня. Миша рос в семье благочестивой и набожной, в городе, который святитель Тихон за обилие церквей и богомольность называл «Сион». 

Под стать тихому пареньку родители подыскали и невесту. Известно, что Михаил сочетался браком с девицей Евдокией Холиной и имел дочь. Но уже в это время появляется у него желание оставить мир дольний ради горняго. Биограф так повествует об этих годах жизни Михаила Голощапова: «Поживя в миру, он не был удовлетворен миром. Его душа просила иного. Ему мечталась жизнь, вся отданная Богу, молитве. Будь жена его иного, чем он настроения, представились бы препятствия к оставлению им мира. Но жена его так же мало, как и он, дорожила миром…» Так что разлучились супруги по обоюдному согласию и Евдокия первой приняла постриг в Знаменском Елецком девичьем монастыре. Мирской же муж ее, проводив cynpyry в обитель на Каменной горе, простился с родным Ельцом и отправился в Задонск, где и поселился у ограды Задонского монастыря в собственной келье. 

Не сразу он принял окончательное решение о вступлении на монашескую стезю. Тем не менее, живя за стеной обители, он старался быть и в миру монахом. Посещал монастырские службы, много и подолгу беседовал со старцами, наиболее почитаемыми за искушенность в жизни духовной; охотно исполнял монастырские послушания. В Задонске, видимо и принял постриг в монашество с именем Матфей. Точная дата пострига неизвестна. Но в письме, датированном 25 апреля 1765 года, св. Тихон именует его «отцом Матфеем». Возможно послушливый, набожный мирянин, ищущий сокровищ духовных, обратил на себя внимание святителя Тихона в один из первых визитов тогда еще епископа Воронежского в Богородицкий монастырь. И именно с его святительского благословения Михаил мог принять постриг. А затем и схиму. Ведь спустя два года – в другом письме – святитель именует страца уже «Отец Митрофан», называя его именем, полученным при облечении в великий ангельский образ. Ведь, сходятся все биографы о. Митофана, раз узнав его, святитель подарил старца полным доверием до конца дней своих. А если принять во внимание совет св. Тихона «не знаться дружески ни с кем, пока добре не явится, подлинно ли то добрый человек», – становится особенно ясно, сколь высокого мнения о вроде бы неученом елецком простеце был святитель, раз решил одарить его своею дружбой. Ибо, хоть и был Митрофан «старец простой и неученый», но отличался «строгостью жизни и ревностью в исполнении заповедей Божиих». 

Будучи на воронежской кафедре, св. Тихон вел с задонским своим другом духовную переписку. Известны и помещены в собраниях сочинений святиля 5 его писем к о. Митрофану. Свои письма к задонскому другу в духе и истине святитель подписывал: «Твой слуга и брат». Одним из писем святитель Тихон поручает под руководство схим. Митрофана, как человека высоких христианских правил одного новоначального инока, искавшего спасения и желавшего жить у благочестивого старца. «Ясное дело, что святитель знал, кому поручал для руководства к духовной жизни этого новоначальнаго; не теперь только, но, вероятно, и ранее этого времени был известен ему Митрофан как человек строгой подвижнической жизни», – замечает по этому поводу иеромонах Геронтий. Частенько святитель, от которого управление делами епархии требовало большой отдачи сил и времени, поручал Митрофану хлопоты благотворительные, для разрешения которых требовалось именно такое – теплое, сочувствующее горю людскому сердце. Так, когда в Ливнах случился крупный пожар, от которого пострадала большая часть города, святитель именно о. Митрофану поручил раздать там милостыню. «Вот тебе с сим письмовручителем послано полтараста рублей, – писал из Воронежа святитель Тихон к Митрофану. – Их дали два жителя воронежские для раздачи на милостыню, и просили меня раздать их. Я их тебе посылаю; поезжай в Ливны город и раздай погорелым самым бедным или доброму и верному человеку поручи, чтобы раздал ничего не утаив. Потрудись, не отрицайся! Будет тебе в пользу души, и никому о том не сказывай, от кого посланы, а чтобы они были розданы погорелым Ливенским бедным – так приказано. Господь да помилует тебе, и сохранит в вечную жизнь». 

Иногда святитель Тихон, коего заботы по управлению кафедрой нередко приводили в уныние из-за обилия проблем и весьма ограниченных средств для их решения, нуждался в особо дружеском соучастии. И тогда он вызывал о. Митрофана в Воронеж. Об этом нам говорит еще одно из писем к о. Митрофану от св. Тихона, относящееся ко дням его архиерейского служения: «ко мне приезжай немедленно, чтобы повидаться, пока с миром сим не распрощаюсь; понеже крайне слаб. Здравствуй и о Христе спасайся со всеми братиями. Ваш слуга Недостойный Еписк. Тихон. Апреля 17 дня 1767 г. Воронеж». И вот в 1769 году святитель переселился в Богородицкий монастырь. С этого времени о. Митрофан неотлучно, вплоть до кончины св. Тихона, пребывал с ним. К этому периоду относится поучительная история, приводимая многими биографами чудотворца Задонского. У о. Митрофана был друг из Ельца, благочестивый мирянин – ктитор Елецкой Покровской церкви Козьма (Косма) Игнатьевич Студеникин, отличавшийся изрядною начитанностью в Священном Писании. Часто приезжал Студеникин в Богородицкий монастырь и вел долгие беседы о путях спасения со святителем Тихоном и о. Митрофаном. Очередной приезд его пришелся на пору ранней весны, когда уж началось бурное таяние снегов. Уровень воды в Дону быстро поднимался, и Кузьме Игнатьевичу надо было срочно уезжать в Елец, пока разлив не перерезал дорогу окончательно. А он собирался остаться до «Вербного», чтобы разделить с другом праздничную трапезу. О. Митрофан специально, ради гостя, заказал рыбу к празднику, в день которого разрешено ее вкушение. И вот выясняется, что Козьме надо срочно собираться в дорогу, а тут приходит некий рыбак по имени Гордей, которому и был сделан заказ, с кошелкой в которой лежит свежепойманный живой верезуб рыба редкая и лакомая. Раскрывает Гордей кошелку и говорит: – Вот, бачка, смотри какого на твое счастье поймал! И действительно, прямо царская рыба. Расстроился о. Митрофан, что не придется ему в день праздника разделить ее с другом, и не выдержал… «Знаешь ли ты Козьма, какая мне пришла мысль? Вот, Вербное воскресенье будет, а Кузьмы-то у меня тогда не будет!», – в сердцах молвил огорченный о. Митрофан и добавил, обращаясь к другу, – «Станешь есть верезуба нынче?» Студеникин, ради братской любви, согласился. А ведь пост был, да еще и день пятничный случился. О. Митрофан приказал келейнику приготовить из принесенной рыбы «уху и холодное» Но как только сели за стол, дверь кельи неожиданно отворилась и на пороге предстал св. Тихон. О. Митрофан пал на колени, каясь, что это он соблазнил Кузьму нарушить пост. И тут, вопреки ожиданиям сотрапезников, святитель не только не сделал им никакого выговора, но, напротив, произнеся «Садитесь, я знаю вас: любовь выше поста!», сел за стол и сам вкусил несколько ложек рыбного супа. Св. Тихон действительно знал о. Митрофана и Козьму Игнатьевича как людей церковных, строгих к себе даже в мелочах и, по дарованной ему прозорливости, смог верно оценить ситуацию; увидеть, что за внешним нарушением правила стоит нежелание огорчить ближнего, брата своего, то есть – проявление любви христианской. Тем самым св. Тихоном был подан назидательный пример святой любви и благоразумного удержания от осуждения своего брата. Как не вспомнить тут собственные святительские слова: «Многие, – пишет Златоуст Российский, – не ядят рыбы, мяса, молока и прочих снедей, которых Бог не запретил, а паче благословил верным и познавшим истину со благодарением принимать (1Тим. 4, 3-4); но пожирают людей живых… заповедь Божию разоряют: не судите и не оклеветайте»… 

Как и ранее, в годы пребывания св. Тихона в Задонске на покое, о. Митрофан бывал его посланцем в делах благотворения и утешителем скорбящих, передавая им ободряющее святительское слово во дни скорбей. 12 Апреля 1769 года разбушевавшийся в деревянном Ельце жестокий пожар выжег чуть ли не весь город. Дотла сгорел и Знаменский девичий монастырь на Каменной горе. Монахинь перевели в Воронежский Покровский монастырь, послушниц распустили по домам. И лишь две старицы – 60-летняя Ксения и 80-летняя Агафья не пожелали уходить с пожарища, сохраняя верность намоленному месту. Услышав об этом, святитель Тихон специально направил о. Митрофана в родной его Елец «и на Каменной горе приказал посетить убогих стариц Ксению и Агафию дабы утешить их упованием на Бога н милостинным подаянием. Старицы, собрав св. иконы и книги, уцелевшие от пожара, показывали их схим. Митрофану, которого весьма любили и уважали о Господе, как отца духовного. А схим. Митрофан, от лица свят. Тихона, ободрял и утешал их надеждой, что это святое место, избранное для водворения иночествующих, не будет в запустении, но в скором времени обновится благодатию Божию», – сообщает о. Геронтий. И, как известно, монастырь на Каменной горе, молитвами и попечением святителя Тихона действительно возродился. Так, в постоянном общении с великим угодником Божиим, вдохновляясь его примером и напитываясь его мудростью, формировалась и зрела душа о. Митрофана. 

Но пришло время друзьям и сотаинникам разлучиться ибо истек срок земной жизни святителя. До последнего воздыхания св. Тихона был с ним рядом о. Митрофан и не передать всей глубины его скорби при слезном их расставании. С пламенной сердечной молитвой к Богу, «с признательною слезою на глазах» проводил о. Митрофан в вечность столь уважаемого и любимого им святителя, уповая на встречу с ним по собственной кончине. Но встреча эта случилась много ранее. Как тонко замечает о. Геронтий, святитель Тихон «и по смерти своей не прекратил святой… дружбы». Через три года после кончины святитель Тихон «в небесной славе явился въяве своему другу по духу и жизни, схимонаху Митрофану, и сказал ему: «Отец Митрофан! Всемогущий Бог хочет прославить меня”. С этими словами сделался невидим». Меж тем после смерти святетеля не только грусть об ушедшем наставнике и друге омрачала чело схимонаха Митрофана, а всего через несколько лет – и обида на несправедливые гонения, воздвигнутые на него руководством Богородицкого монастыря бывшего весьма недовольным, что весьма многие паломники, притекающие в обитель, непременно посещают прежде скромную келью ученика и сотаинника св. Тихона в надежде неложной, что не уйдут оттуда тощи и неутешены. 

И, правда, по молитвам святителя Тихона, за подвижническую жизнь свою, исполненную смиренномудрия, удостоен был о. Митрофан от Бога великих даров, в числе коих была и не раз явленная им прозорливость. Раз отправился один из елецких купцов на Украину «для торговли». Но прикинул, что денег у него для задуманного маловато и будучи в Задонске, куда заехал за благословением перед поездкой, попросил отца Митрофана, с которым дружил, одолжить ему до возвращения из поездки недостающие 200 рублей. – Деньгами помочь не могу, – ответил мудрый старец, – а вот совет дать могу. Сходите-ка в нашу церковь да положите 200 поклонов перед иконою Царицы Небесной. Она и поможет Вам выше всякого чаяния. Купец, относившийся к тогда уже весьма чтимому старцу с глубоким уважением, отправился в храм и исполнил, что было сказано. И действительно, результаты затеянной торговой операции превзошли его самые смелые чаяния. И с теми деньгами, что у него были, он приобрел такую выгоду, на которую и не рассчитывал, намереваясь занять дополнительный капитал… Другой раз, некая помещица-вдова, много наслышанная о старце, приехала к нему для беседы. И для поддержания сил подвижника и на содержание его предложила «немного денег и коровьего масла». Побеседовав с посетительницей, о. Митрофан поблагодарил ее за пожертвования, но велел масло отдать в трапезную, для общего стола. А про деньги, возвращая их, сказал: «А это вашему “человеку” отдайте [слуге]. Они ему больше нужны. Он у вас, хоть и в сапогах, да без подошв они, и ноги ничем не обернуты. Пусть новые справит. А для Бога такое дело будет куда приятнее великих пожертвований, совершаемых вами для посторонних»… Удивилась помещица, как это старец может про ее слугу судить, когда тот в келью и не заходил. Но выйдя, убедилась, что и верно, обувь у слуги была таковой только по названию, меж тем время было осеннее, уже со снегом… 

Однажды пришла к отцу Митрофану липецкая помещица-вдова, Надежда Трофимовна Чернова, впоследствии скончавшаяся в тайном постриге монахиней, с тем чтобы испросить от уважаемого ею искренно и глубоко старца благословение на раздел имения детям своим, которых было у ней четверо: одна дочь родная 14-ти лет и трое пасынков. Отец Митрофан выслушав ее, сказал: «Подождите делиться; после хлопот будет много». Со смущением в душе вышла посетительница от схимонаха, приписав это запрещение старца просто непониманию житейских дел и семейных отношений; между тем без его благословения, раздел начинать все-таки не решилась. Так прошло два месяца. В это время вдруг заболевает дочь ее и умирает. Вот и вышло, что если бы дочь отделена была при жизни, то часть, ей данная, должна была снова вводиться во владение матери по законному порядку, с уплатой изрядных сборов. А послушавшись старца Митрофана мать, хоть и скорбящая, была спасена, по крайней мере, от лишних в таком горьком положении хлопот и расходов. Похоронивши дочь, мать с печалью в душе приехала в Задонский монастырь, ища утешение в молитве и желая сообщить о. Митрофану, как все вышло. И вот, на другой день, по окончании обедни, в задумчивости выходит она из церкви во имя Сретения Владимирской иконы Пресвятой Богородицы. На паперти встречает ее схимонах Митрофан и говорит: «Твоя дочь скончалась, не печалься; теперь начинай предположенный раздел». – Не без удивления выслушала я слова старца, предварившего мое желание объяснить ему обо всем случившемся, – говорила впоследствии помещица Чернова, глубоко чтившая подвижника задонского. 

Столь явные свидетельства, что «милосердыи Господь ущедрил дарами своей благодати избранного своего за… высокое смирение, терпение и безусловную преданность божественной воле», естественно, приводило к тому, что «люди благомыслящие и благочестивые уважали великого старца, дивились его подвигам совершенным во славу Бога, дивного во святых своих». Но у других это вызывало лишь озлобление… Меж тем укрепившийся духовно в общении со св. Тихоном подвижник не роптал. Именно от святителя перенял старательный ученик безропотное терпение скорбей, обид, злословия и зависти, которых выпало на и долю св. Тихона немало. Он терпел и молился, следуя совету святителя: «В неблагополучии не унывать. Как после прошедшей ночи бывает день, так по скорби и печали радость, и по неблагополучии благополучие приходит»… Правда, в подробностях, труды молитвенные старца Митрофана остаются для нас сокровенны. Известно лишь, что, для того, чтобы не испытывать помех в подвигах сих, ископал он, еще с благословения св. Тихона, в полу кельи пещерку, куда и удалялся для многочасовых бдений. Пещера эта никому не была известна, кроме святителя Тихона. 

Что же касается трудов в пользу обители, то известно, что при игумене Самуиле о. Митрофан, был просвирником. Сообщая это, о. Геронтий ссылается на «реестр о живших в монастыре» за 1780 год и «указы» с 1777 по 1789. А в 1787 году настоятелем Богородицкого монастыря был поставлен игумен Климент, переведенный сюда из Елецкого Троицкого. Он и оформляет письменно все претензии к старцу Митрофану Что же не нравилось в схимонахе Митрофане архимандриту Клименту «с братией»? О. Митрофан жил за монастырской стеной вместе с послушниками и, как и св. Тихон, чуждался братской трапезы. Он не боялся обличать пороки насельников обители. В тоже время он продолжал принимать к ceбе богомольцев и давать им наставления; а так как старец разделял с ними трапезу и принимал от них приношения, то среди монахов распространилась молва о нем, как «о ядце и пийце». Голословно обвиняли его и в том, что он утаивает даваемые через него пожертвования для личных нужд. В жалобе, поступившей из Задонска в Воронеж, говорилось также, что «живущий за монастырем в особливой келье, называющийся схимонахом Митрофан в церковь весьма мало ходит и сказывается больным». Формально все это были серьезные нарушения уставов общежительного монашества, или точнее – Духовного Регламента, писанного при Петре I, и определявшего устроение церковное в России. И, так как прошение игумена Климента было обосновано законами, то Воронежская духовная Консистория 17 февраля 1788 года постановила удовлетворить его. Как сообщает П. В. Никольский: «Схимонаха Митрофана предписано было “из уединенной его келье перевесть в монастырь и отдать в сожитие и под присмотр кому заблагорассудит настоятель”; он же “может и воспрещение и дозволение сделать, кому должно к схимонаху в келью не входить”». Что же касается уединенной схимнической кельи, то велено было: «А прежнию келью, в которой пребывал доселе схимонах Митрофан, разобрав употребить или на топление печей, или на монастырскую починку, по рассмотрению настоятеля»… 

В итоге последние 5 лет жизни схимонах Митрофан провел под строгим надзором, судя по всему так и не подтвердившим ни одно из воздвигнутых на него напрасных обвинений. Свою роль сыграло в первую очередь то, что игумена Климента 4 октября 1789 года сменил Тимофей, о котором епископ Воронежский Арсений II (Москвин) писал, что ему хорошо «известна его опытность по делам для пользы монастырей нужным». В том числе, речь шла и духовной опытности о. Тимофея. Он и смог отличить в случае со старцем Митрофаном отступление от буквы ради духа от «немонашеского поведения», в котором тот ложно обвинялся. В ином случае вряд ли похоронили бы сподвижника св. Тихона в соответствии с личным завещанием и уж совсем трудно представить, что пожертвованная им «икона Спасителя, сидящего на престоле с предстоящими Божией Матерью н Иоанном Предтечей» пользовалась бы «особым почитанием» в обители. Еше св. Тихон признавал присущую этому образу силу чудотворения, и советовал о. Митрофану отдать его в монастырь. Об этом сообщает издатель писем Георгия, затворника Задонского, оптинский иеромонах Порфирий (Григоров), со ссылкой на архимандрита Самуила и иеромонаха Павла, бывшего в юности келейником схимонаха Митрофана. Старец выполнил завет святителя. И образ этот, сначала пребывавший в иконостасе старого Владимирского собора, позднее размещен был в левом приделе теплой церкви во имя Рождества Богородицы, будучи одной из наиболее чтимых икон храма. 

Предоставим также слово П. В. Никольскому, тщательно рабиравшему в ряде статей и в основном своем труде – «Монашестве на Дону», случай с обвинениями против ближайшего подвижника св. Тихона. «Если припомнить образ жизни св. Тихона, то почти все эти черты мы найдем и у него, – справедливо замечает исследователь. – И он подвергался подобным же нареканиям, и только высокий сан и дружба к нему Преосвященного Тихона III спасали его от суда и обвинения. Очевидно, монахи и монастырские власти не поняли св. Тихона и его последователей, смотря на них с заурядной точки зрения. Им непонятно было высокое служение этого содружества миру и неведом был их скрытый от глаз личный подвиг… Все это было незримо для монахов и монашествующих властей, которые судили о старце по внешности… Высокую добродетель старца прозрели миряне, потянувшиеся к нему за советами в важных случаях жизни и за утешением в скорбях. И старец шел на встречу этой народной нужде. Потому то и задерживались в его келье богомольцы, на пути в монастырь. Потому то к нему и сносились добровольные приношения мирян. А когда наступил голод, он сам посылал за подаянием к помещикам, но передавал эти даяния не в монастырь. Игумен Климент [в своей жалобе] не сказал, куда шли эти жертвы. Если бы старец корыстно распоряжался ими, то игумен не преминул бы написать об этом. Но он говорил только, что ему “неизвестно, где он девает” эти приношения. Зная схимонаха Митрофана, как друга св. Тихона, мы в праве думать, что он и посылал за приношениями для голодающих, для нищих и бедных, им раздавал народные жертвы»… 

Скончался схимонах Митрофан 27 февраля 1793 года, в 4-м часу пополуночи. По кончине его, при переоблачении, обнаружилось, что тайно от всех он носил власяницу и вериги в 20 фунтов весом. Нашли в келье его и «Духовное завещание». Оно было кратко: «Во имя Отца и Сына и Св. Духа. Аминь. Се аз многогрешный раб Божий Матвей монах смиренно молю и прошу. Ваше преподобие, отцы святи и братие, якоже в жизни сей сотвористе со мною милость, такожде и по умертви моем прошу учините таковую же отеческую и братскую любовь и милость, помолите всеусердного и милостивого Бога о упокоении грешной души моей, при том же и погребения сподобите убогое мое тело на сем месте под келиею моею, где я жительство имею, в ископанной мною могиле». На этом завещании было начертано рукою св. Тихона: «Учинить по сему Завету. Смиренный и многогрешный Тихон, Епископ Воронежский». 

Согласно завещанию, схимонах Митрофан и погребен был, на месте той самой пещерки, что ископал он некогда под полом кельи своей для трудов молитвенных. Место упокоения чтимого старца представляло собой открытый для доступа богомольцев склеп, выложенный кирпичом «с таким же сводом и окошком по правую сторону, засыпанным землею». А некоторое время спустя «усердствующий к памяти схимонаха Митрофана елецкий купец Николай Андреевич Мясищев (его родственник) украсил гробницу серебряным выпуклым изображением отца Митрофана».